субкультурная

Год знаменателен разворотом отношений официоза к субкультурам и гуляющему студенчеству. Этот же первый постфестивальный год продемонстрировал несколько новых явлений на неформальной сцене. Запущенный механизм перестройки коснулся и собственной структуры ВЛКСМ, которая стала потихоньку расползаться. В центре города появились первые политические неформальные объединения, собиравшиеся возле памятника Юрию Долгорукову и Пушкинской площади. Небольшие группы «неформалов» от официоза были представлены монархической организацией «Память» традиционалистического окраса, абстрактно демократическим обществом «Мемориал» и не менее малочисленными политзеваками. Первыми акциями политических неформалов в 1986 г. стали кампании за «реформу» (фактически - дезинтеграцию) ВЛКСМ, сбор «социальных инициатив» (то есть социальных проектов, в том числе и оппозиционных), защита памятников культуры в Москве и Ленинграде.
Но распад комсомольских структур уже происходил вне зависимости от этих требований, расслаиваясь на какие-то полукоммерческие структуры, структуры, близкие к туризму, и комсомольцев-оперативников, занимавшихся общественным контролем в армии и на улицах.

На смену методическому приему в милицию за внешний вид приходит новая тактика и новое явление.
С одной стороны, начинается пропаганда новых взаимоотношений и новых ценностей, формальные призывы к диалогам в обществе, поощрение кино, телепередач и прессы, связанных с подростковыми проблемами. С другой стороны, политика социального прессинга только нарастает. Скитающаяся по Подмосковью «толпа» филофонистов подвергается серии милицейских облав, крупнейшая из которых состоялась в Новоподрезково с участием крупных сил МВД и ДНД. Немалую долю в усиление прессинга привнесли разбирательства комиссии по проблемам «тяжелого рока» и борьбы с организаторами подпольных концертов. Вылившиеся в коллективное письмо участников коллегии, за подпмисями музыкантов, включая Липницкого и Жарикова. Которое послужило прологом к гневной антироковой речи на осеннем пленуме ЦК КПСС.

Еще одна часть инициативных комсомольцев кооперирует усилия с хипповским системно-студенческим людом, и начинается формирование московской рок-лаборатории, не скрывающей свой воспитательный характер. Начинается бюрократическое зондирование неформальных кругов, нацеленное на выявление и пристраивание недозрелых субкультурных талантов и объединений. Схема, достаточно примитивная, но какое-то время работавшая, состояла в том, чтобы выявить и приписать к какой-либо структуре молодежные объединения, пообещав или действительно выделив им помещения под собрания, лишь бы убрать с улиц, и параллельно изучить и составить методички по этому явлению. Вплоть до полностью абсурдного предложения вписать рокеров-мотоциклистов в систему клубов ДОСААФ и приручить аполитичных спортивных фанатов.
Активно подключаются к социальным процессам новые массмедийные технологии в виде социального кино, прессы и новых телевизионных программ. При этом, несмотря на выход «Курьера» и «Взломщика», субкультурная проблематика табуируется на телевидении. А со второй половины 86 года и в прессе, ограничиваясь околомузыкальной, в массе зарубежной тематикой. Более откровенными становятся студенческие издания в стремлении составить конкуренцию субкультурному околомузыкальному самиздату.
Для молодежи спальных и рабочих районов остается ниша спортивного фанатизма, выходящего на новый виток развития, и дискотечно-подвального времяпровождения, в рамках которого c начала 80-х развивается подпольный культуризм. В этот период, с началом видеобума, мода на культуризм охватывает многие спальные районы. Закрытие подмосковных трудовых и студенческих лагерей приводит к формированию нового феномена - периодических массовых выездов периферийной молодежи на центральные дискотеки; к концу года сформировалось подобие коммуникации в ЦПКО им. Горького вокруг выходцев из Люберец, имевших достаточный опыт выездов в столицу и пользовавшихся относительным авторитетом в среде дискотечной подмосковной молодежи. Трудно сказать, каким образом состоялось вовлечение части этой коммуникации под знамена возрождающегося ДНД, но часть «цпкошной коммуникации» участвует в летнем разгоне полуполитических собраний на пушкинской площади возле главного офиса «Березки» во дворе Елисеевского магазина.

В этот же период ужесточается контроль за центральными улицами. В обеих столицах начинается преследование за внешний вид, выбивающийся из неких малопонятных стандартов. Также усиливается контроль за перемещающимися безработными неформального вида. С этого момента можно обозначить целенаправленное подключение этих подмосковных групп к социальному прессингу, хотя, по большому счету, это выражалось в прессинге хиппи на Арбате, засадах на металлистов возле АЗЛК и бесплатном посещении московских дискотек на Калининском и ЦПКО им. Горького.
В результате этого совместного прессинга опустела Пушкинская площадь, улица Горького и Арбат, где появился «люберецкий» форпост в кафе «Арба», откуда также делались вылазки на модные московские дискотеки и рок-концерты. Осенью состоялась первая встреча рокеров и «люберов» в кафе «Резонанс» (проспект Мира), закончившаяся дракой, в результате которой кафе было закрыто до следующего года, чтобы открыться под именем «Проспект». Прессинг, несмотря на полуофициальный характер, получил протекцию в МВД и покровительство «Березки». Параллельно началась объяснительная программа через прессу, обозначившая новое явление как некую альтернативу существующим субкультурам.
Принадлежность к подобной «субкультуре» давала достаточно безнаказанный статус уличного времяпровождения и понимание со стороны МВД. Чем, собственно, и привлекала в свои ряды разношерстную публику. Подобные персоналии начинают выезжать на подмосковные «толпы», поджидая в лесу отоварившихся подростков и сбывая добытое на рынке в Малаховке. К концу года, благодаря пресловутым статьям и дискотечной общности, под маркой явления уже пребывают различная подмосковная и московская шпана с различных районов, Ждановской, Лыткарино, Косино, занимающихся мелким гоп-стопом и стремительно втягивающихся в систему столичных уголовных отношений под лейблом «люберов». Этому способствует начало полуофициальных «товарно-денежных» отношений и развитие столичной кооперации, обрастающей криминалитетом в силу недееспособности и бездействия МВД.

Мощный приток фарцовочного студенчества и птушников в новый «перестроечный» молодежный формат приводит к передислокации в среде андеграунда, где на базе ранее достаточно открытых коммуникаций прошлого периода образуются полноценные субкультурные «племена» с инфильтрированными рядами, новым дресс-кодом и собственной иерархией. Приток дискотечной молодежи дифференцирует «волновиков» на брейкеров в «Молоке» и «Временах года», последних начинают эксплуатировать как эстрадно-танцевальные коллективы, и они в итоге сходят на нет к концу 88 года, сформировав уличную полуутюжью коммуникацию на Арбате и новую волну «хип-хопа». Немногочисленные «нью-вейверы» балансируют на грани «новой романтики» и постпанка и в итоге вливаются в панк-коммуникации и околоэстрадные организации, активно проявляя себя на заре «эйсид-движения» 90-х.
Основу хардкор-волны в Москве составляют металлорокеры, к этому времени массово пересаживающиеся на мотоциклы, и панк-хардкорщики, межстилевые герои асфальта, которых не устраивает принадлежность к какой-то определенной стилистике. Последние активно участвуют в художественно-авангардных проектах и являются своеобразными межтусовочными связными, перемещаясь не только между столицами, но и в другие города СССР. Рокеры и металлисты обосновались в пивном баре «Ладья», часть на «Кузне» (Black Aces), часть на «Парапете», с неформально концертным центром в клубе любителей тяжелого рока «Витязь» в районе станции метро «Новослободская».

Легализация рафинированного рокабилли образует узкую прослойку «новых стиляг», или, как их еще называли, «пролетарских». Этот процесс приводит к ревайвелу более ортодоксальной формы стиляжничества и формирования тусовки на выходе станции «Площадь Революции». Совместными субкультурными усилиями осваивается Тишинский рынок. Не менее совместным является участие в сквоттерской и артистической жизни города.

В Ленинграде, который также попал под уличный прессинг, тоже идет процесс формирования «племен» и дифференциации. С расцветом фарцовочно-меломанской тусовки на «Галере» появляются нью-вейверские, рокабилльные и панковские (центровые и купчинские). Осваиваются новые тусовочные места помимо «Сайгона» и «Гастрита» (на пересечении Невского и Владимирского), «Климата» (бывшее кафе-мороженое «Уют» у м. «Маяковская»). Функционирует «Эльф» у «Владимирской», «Ханой» и «Рим» (на «Петроградской») и немалое количество пирожковых и кафешек, ставших приютом различных тусовочных людей. «Треугольник», к этому времени ставший пристанищем панков и металлистов, обзаводится собственным тусовочным кафе «Поганка». Более вольная ситуация и удобное расположение на неформальной трассе делают город на это период Меккой для различного типа неформалов и музыкантов из Москвы и других городов СССР. Субкультурные связи укрепляются.